anora mac tir [theirin] анора мак тир [тейрин] ❞ стань моей душою, птица, дай на время ветер в крылья, каждую ночь полет мне снится — холодные фьорды, миля за милей; шелком — твои рукава, королевна, белым вереском — вышиты горы, знаю, что там никогда я не был, а если и был, то себе на горе.  ❞

даты: 9:7 века дракона, около тридцати пяти лет; где: тедас, ферелден, гварен; что: человек // правящая королева ферелдена; сверхъестественные проявления: способный стратег и тактик, обучена грамотному ведению переговоров и экономике, в малой степени выучена мечу и щиту; кто: rebecca ferguson

❞ я скучаю, я тоскую по тебе - но как - я места себе не нахожу (сегодня особенно) и думаю только о тебе. я никуда не хожу, я слоняюсь из угла в угол, смотрю в твой пустой шкаф, ничего не может быть тоскливее жизни без тебя. мне никого неинтересно видеть, ни с кем не хочется говорить.  ❞
so crawl on my belly 'til the sun goes down
i'll never wear your broken crown
когда отец уезжает вновь надолго, юная анора знает точно, что матушка снова не выйдет из комнаты допоздна, вывозя на своих плечах что-то, о чем ей знать еще рано, знает, что та вновь ляжет уставшая и злая, негромко крикнув фрейлине, чтоб та дверь плотнее закрыла да следила за тишиной, и эту тишину анора с детства ненавидит, зарываясь в собственных одеждах, висящих на хрупком девичьем теле небрежно, супит нос и молча проклинает всех и каждого в гварене. всех: девочки-служанки, рабыни с рождения и по призванию, называют ее громко, не стесняясь, простолюдинкой, и мать ее, уже давно каждым излюбленную, селию, девкой продажной, и черти одни знают ту озлобленную девичью беспомощность, слишком рано зародившуюся и слишком бурно разыгравшуюся, и в мечтах она каждой девице бы косы повыдергивала, в мечтах каждому рабу бы конечности повыдирала; они все смотрят на нее снизу-вверх, но снисходительно, и ей отчего-то даже почти не обидно, но до чего же дико мерзко — пока логейна нет, они тут ни к чему: что мать-столяр, что дочь-малолетка, ни во что в силу своего возраста не годная. не годная — анора повторяет себе это изо дня в день, стараясь самой себе доказать, что не так это, что все это ложь с уст завистливых и ее никак не касается, а потому ворует со старых библиотек книги, а потому тащит постоянно юного кайлана, с детства ей в мужья нареченного, в дебри, откуда позже стражники вытаскивают со строгим укором во взгляде. не годная — кайлан смеется над ней всякий раз, как ей удается словом ли делом задеть ту второсортную девицу, что когда-то пыталась задеть ее, словно не понимает — конечно, чистокровный принц — ни обиды, ни злости, а она вновь кричит, что он глупый, что ничего путного из него не вырастет, а он снова смеется и, черт возьми, она настолько начинает этот смех ненавидеть, что злость с детских обид испаряется моментально, и что он с ней, верный друг, всегда рядом, и что он ее, она знает, как отец в жизни не оставит.
ей хочется ненавидеть его — логейна — за редкие встречи, а кайлан, дурак, говорит, что так и должно быть, раз она хочет добиться чего-то, кроме криков о грязной крови, говорит так, словно все это шутка и никакого значения не имеет, а она кусает губы, с каждым разом дожидаясь отца у ворот, сбегая от стражи и материнских наказаний. дожидаясь сначала со злостью во взгляде, а позже — с любовью в объятиях, и каждый раз она обещает себе, что не отпустит, но каждый раз остается одна, не понимая, какого черта этот глупый король так часто забирает ее отца, и снова она ходит сердитая, высокомерная и на весь мир обиженная, иногда доверяя свои чувства лишь подрастающему принцу, уже вовсю заглядывающему под юбки придворным девкам. но анора слышит однажды из-за тонких стен, что селия еле упрашивает логэйна взять дочь с собой, иначе неграмотность и невежество так и останется в крови подающей надежды принцессы, слышит, что ей самой с ней тяжело бывает, да и проехаться подальше, выехать уже за грани гварена будет полезно, и следующие дни сама не своя ходит, потому что страх и уважение, скрещенные с бескорыстной любовью к отцу исподтишка бьют, заставляя не верить в происходящее. и когда она впервые уезжает, она действительно начинает смыслить в чем-то кроме ругани и злости, и в ней расцветает что-то кроме вечной обиды и чувства знати собственной крови. логэйн учит ее внутренней силе, дарованной ее матери, а она учит его чистой отцовской любви, и они все чаще вместе бывают дома с селией, и анора начинает понимать всю важность уже написанной самой себе истории, и она впервые видит перед собой второго, помимо принца, друга в роли отца, потому как дружбы с матерью добиться удалось лишь издали.
анора путается в датах, уже не перелистывая календарь, и дела политики ее начинают касаться с той же силой, что и отца, и когда погибает король, ее смятение перебивает всю предшествующую свадьбу с кайланом, все ее оставшимся для нее лишь хорошим и верным другом, которому в тот момент она действительно могла оказать поддержку — смерть отца не самое легкое, с чем сталкивался ранее юный и совершенно не готовый к титулу король. и она была ему королевой, пока он сначала запивал горе, а следом — радости, и она была королевой всему ферелдену, пока он странствовал и сидел в тавернах с солдатами да псами, и она каждую ночь ругала его за безответственность, но каждым утром была уверена, что все идет так, как должно идти. и лучший друг стал любимым мужем слишком быстро, и она со всей доброты, с которой все также считала его глупцом и дураком, прощала ему все открытые измены и все промахи в политике, за которые позже ручалась она. анора не реагирует на смерть матери также бурно, как реагирует на отсутствие наследника на третий год брака, и отчего-то вновь бредут по коридорам шептания, правда, в этот раз шептания сдобрены уважением — королева-то бесплодна.
у аноры что-то под ребрами скрепит, когда под пятый год брака начинают бежать плохие предчувствия, и она за отца держится так, как в жизни ни за кого не держалась, потому что кайлан — все еще дурак, правда, до злости, до искусанных губ и обкусанных ногтей полюбившийся дурак — совсем не щадит ни ее, ни себя, и его геройство уже превышает чувство разумного, и его вольнодумство бежит впереди него. она боится впервые не за свое место, а за себя рядом с ним, боясь оказаться без него, правда, слишком отточенное безразличие логэйна покрывает все толстым слоем из тысячи замков, на которые у нее просто не хватает сил и времени найти ключи.
когда анора узнает о смерти мужа, ей кажется, что она умирает сама,
едва опустив голову и смиренно смолчав, сложив руки на колени и кивком указав запуганной фрейлине покинуть ее до приезда отца, потому что знает, чувствует сердце, что один из них должен был вернуться изначально, понимает, что иначе обернуться и не могло бы, но отпустила ведь, комкая улыбку за подолом предубеждения и собственной наивности. она винит себя, потому что могла предвидеть, потому что могла узнать и могла предотвратить, как всегда делала это, но не сейчас. она винит себя, улыбаясь отцу, понимая, что единственная их больная мозоль вот-вот испарилась, правда, не каждый оказался этому испарению рад. она винит себя за то, что смогла привязаться к дураку-королю, винит себя за слепоту и глупость, однако понимает, что она ничего не вытянет, а потому уже готова передать регентство отцу, зная, что он изначально этого и добивался, понимая, что к этому изначально-то все и шло.
впервые она чувствует, что если не прогнется сама, то ее лишат всего ближайшие люди отца, и она не сможет ни ему, ни кому-либо еще и слова сказать, но бойкость духа, рожденная в детстве, упрямство, выбитое годами и сила, сделанная самим логэйном не позволяют удержаться в тени отца, но в то же время и подводят ее, сажая — за решетку — ото всех бед подальше. это время ломает внутри все, что касалось семейных ценностей, веры, поддержки, и она понимает, что если не пойдет сама, то остается гнить навеки и черта с два ее отец узнает об этом, повешенный в административные обязательства, ранее взятые ей.
i took the road and I fucked it all away
now in this twilight how dare you speak of grace.

связь: личные сообщения не считаются

пробный пост